| Щепкин В.В. Восприятие сопредельных стран в Японии XVIII в. |
|
|
| 16.07.2012 г. | |
Восприятие сопредельных стран в Японии XVIII в. (на материале трактата Хаяси Сихэй «Сангоку цуран»)Василий ЩепкинВзаимоотношения того или иного этноса с окружающими его народами составляют не только существенную часть его политической и внешнеполитической истории, но и оказывают значительное влияние на общекультурную картину мира этого народа и каждого из его представителей в отдельности. Территориальные и религиозные конфликты, войны, торговые отношения вырабатывают то или иное отношение к сопредельным народам. Именно противопоставление своего народа ближайшим соседям, поиск отличий от них и составляет процесс самоидентификации этноса. Сравнение себя с представителями другого народа, высмеивание тех или иных черт и качеств находят широкое отражение и в народном творчестве, поговорках, анекдотах. Тем самым положение своего народа среди всех других «врастает» в картину мира человека и становится одним из необходимых условий его культурной и этнической идентичности. История знает не один пример, когда повышенное внимание государства к такого рода проблемам приводило к самым трагическим результатам. Так, например, в Японии после реставрации императорской власти в 1867 году, с началом активных контактов с западной культурой и с переходом к индустриальному типу общественного устройства государство всерьёз занялось проблемой «построения» японской нации [1]. Однако постоянное сравнение себя с европейцами обнажило у японцев наличие целого ряда культурных и антропологических комплексов, что привело к слепой идеализации всего «своего», и, как следствие, к ксенофобии, а в дальнейшем и к тоталитаризму японского общества [2]. Однако после поражения во Второй мировой войне ксенофобия, бывшая частью идеологии, господствовавшей на протяжении нескольких десятилетий, никуда не исчезла и продолжает определять поведение многих японцев в их контактах с представителями других народов и по сей день. Всё это даёт основания предполагать, что японская ксенофобия уходит своими корнями гораздо глубже в прошлое, нежели в период строительства японской нации в правление императора Мэйдзи (1868–1912). В данной статье хотелось бы остановиться на том, каким видели японцы своё окружение в период, непосредственно предшествовавший реставрации Мэйдзи, то есть в период Токугава (1603–1867). С древних времён и вплоть до последних лет периода Токугава Япония в вопросе восприятия сопредельных стран и выстраивания взаимоотношений с ними находилась под влиянием известной геополитической концепции «Китай – варвары» [3] (кит. хуа и чжи бянь 華夷之辨). Согласно этой концепции, цивилизованные государства центра (а в дальнейшем единое Срединное государство) были окружены варварскими племенами или вассально зависимыми государствами, ориентированными по сторонам света. С началом интенсивных контактов между Японией и Китаем с конца VI в. начинается активное заимствование методов государственного строительства и, как их основы, даосско-конфуцианского мировоззренческого аппарата. Составной частью последнего и являлась геополитическая концепция «Китай – варвары». Однако, усвоив для себя такую модель, японцы так никогда до конца и не признали себя данниками китайского императора. Более того, они сильно преуспели в построении другой, японоцентричной, модели мироустройства. Еще в мифологическо-летописном своде «Нихон сёки» (яп. 日本書紀) имеется ряд пассажей, на основании которых можно утверждать, что подобная модель мироустройства утвердилась к началу VIII столетия (по крайней мере, в той степени, в какой «Нихон сёки» являлся проводником идей и представлений правящей верхушки японского общества). Однако вплоть до периода Токугава в Японии, в отличие от Китая, не предпринималось попыток теоретически обосновать правомерность подобной модели мироустройства. С наступлением мира, развитием науки и общественной мысли, популяризацией конфуцианских идей началось переосмысление концепции «Китай – варвары». Наибольшее развитие этот вопрос получил в творчестве последователей учения Ямадзаки Ансай (1618–1682), таких как Асами Кэйсай (1652–1712) и Сато Наоката (1650–1719). Их взгляды были плодом внутренней борьбы конфуцианца, который не мог не признавать «срединность» Китая, и японца, любящего свою страну, и представляли собой поиск соответствующего компромисса [5]. В итоге эти мыслители приходили к выводу о незыблемости концепции «Китай – варвары», однако утверждали возможность перехода в разряд «срединного государства» стран, бывших до определённого времени варварскими [6]. Яркий контраст с сухим теоретизированием конфуцианцев представляют собой взгляды Хаяси Сихэй (1738–1793), изложенные в его трактате «Сангоку цуран» («Общий обзор трёх стран»). Трактат не содержит никаких рассуждений о возможности для Японии являться срединным государством, он представляет собой географическое и этнографическое описание сопредельных с Японией стран: Кореи, Рюкю и Эдзо, а также необитаемых островов Огасавара. В описании всех трёх государств Хаяси попытался подчеркнуть их вассальное по отношению к Японии положение. Примечательно, что делает он это с помощью разных способов для каждого из государств. В разделе о Корее вассальная зависимость обосновывается, во-первых, с опорой на историю: «Со времени покорения императрицей Дзингу [7], – пишет Хаяси, – Корея из поколения в поколение платила нашему государству налогами, трудовой повинностью и подношениями» [8]. В международных отношениях на Дальнем Востоке важное место при переписке отдавалось вопросу титулования и обозначения времени. Говоря о Корее, Хаяси не обходит вниманием и этот вопрос: «Корея полностью подчиняется власти цинского [9] Китая, – пишет он, – однако при переписке с нашей страной из уважения не использует цинские девизы правления, а ограничивается лишь циклическими знаками и указанием того или иного месяца. Это ещё одно свидетельство того, что они преклоняются перед Японией» [10]. Не менее интересна позиция Хаяси в отношении королевства Рюкю. «Страна эта маленькая, она зажата меж двух держав, Китая и Японии, поэтому она подчиняется обеим державам и отправляет послов с подношениями к обоим дворам» [11]. И далее: «Общение этой страны с Китаем ограничивается одним разом за одно правление [12], во время предписанной им церемонии получения наследственной грамоты, в обычное время они не сближаются с Китаем, поэтому не обучаются ничему китайскому. Что же до нашей страны, то и граница с нами ближе, и связи княжества Сацума [13] с Рюкю очень активные, поэтому они естественным образом подвержены влиянию нравов нашей державы» [14]. Кроме того Хаяси подчёркивает и религиозное влияние Японии на Рюкю, отмечая наличие в этой стране «святилищ, повторяющих храмы Исэ-дзингу, Хатиман, Кумано, Тэнмангу и другие» [15]. Что же до земель Эдзо, то позиция Хаяси по этому вопросу хорошо отражена в следующем отрывке: «Если рассматривать Кумаиси [16] пределом японских земель, то Эдзо нужно считать иностранным государством. Это мягкая, но правдивая позиция. Однако если подумать гораздо глубже, то пределом японских земель следует считать Соя, Сирануси и остальной крайний север Эдзо [17]. Это позиция, согласно которой Эдзо входит в территорию Японии. Каким же образом? В давние времена даже провинции Дэва и Муцу [18], не говоря уже о собственно земле Эдзо, не подчинялись власти императора, презирали императорский дом, и лишь благодаря доблести двух-трёх полководцев земли эти были подчинены, и теперь 70 ри [19] земли Эдзо – это окраина нашей славной империи (то есть 70 ри земель Мацумаэ [20]). Однако с тех пор варвары стали уважать развитые страны, среди них нередко заметно желание стать подданными такой страны. В подобном случае если проявить умение, то их обычаи изменятся, а сами они вскоре станут подданными развитой страны…» [21]. И далее: «Если подумать о началах любой из стран, то и Япония, и Китай, и Корея, и Голландия хоть и являются сегодня цивилизованными странами, во времена сотворения мира были подобны сегодняшней земле Эдзо, но появлялись великие мудрецы, и благодаря просвещению на протяжении нескольких тысяч лет все мы стали цивилизованными странами. Нет сомнений, что если бы и в Эдзо появились мудрецы, то и эта страна постепенно стала бы цивилизованной. Однако этой низшей стране всё никак не везёт, и со времён сотворения мира там не появилось ни одного мудреца, а ждать их появления в будущем непозволительно. Поэтому ради их спасения принести просвещение и гуманность, начать производство и помочь в развитии должна соседняя страна. Это то, чему нас учат синтоизм, буддизм и конфуцианство. Более того, границы Эдзо близки, и если они будут относиться к Японии с уважением и доверием, если их немного обучить, то их обычаи сразу изменятся» [22]. То есть, население земель Эдзо в представлении Хаяси – это единственные из окружающих народов полноценные варвары. В отличие от того же королевства Рюкю, которое было схожим с Японией по своему хозяйственному устройству, население Эдзо имело совершенно другие базовые компоненты культуры, занималось охотой, рыболовством, собирательством и имело лишь зачатки земледелия. Таким образом, оказать на них цивилизующее влияние, то есть сменить культурно-хозяйственный тип на земледельческий, без которого не возможно дальнейшее развитие, являлось, по мнению Хаяси, главной задачей соседнего государства. Подобные доводы, озвученные впервые Хаяси, были популярны и позже, после реставрации императорской власти. Примечательно, что присоединение земель Эдзо, действительно стоявших на более низкой ступени развития, и королевства Рюкю, культурное влияние Японии на которое было уже на тот момент сильным, прошло на удивление тихо и без особого сопротивления. То же самое нельзя сказать о Корее, право на присоединение которой обосновывалось лишь со ссылкой на историю, причём не всегда правдивую. Примечания:
|
|
| Последнее обновление ( 26.12.2012 г. ) |
| « Пред. | След. » |
|---|
