В третьей, завершающей части полемики на сайте Московского Центра Карнеги профессор Сигэки Хакамада и профессор Дмитрий Стрельцов подводят итог дискуссии об отношениях России и Японии в контексте проблемы территориальной принадлежности Южных Курил. Предыдущие части можно найти здесь и здесь.

Сигэки Хакамада, председатель Научно-исследовательского совета по вопросам национальной безопасности (АНПОКЭН)

Хотел бы высказать свои впечатления по поводу комментариев профессора Дмитрия Стрельцова. Проф. Стрельцов говорит о том, что подобная дискуссия важна для сохранения доверительности и откровенности в отношениях с японскими коллегами. Поскольку мы нередко испытываем заблуждения по поводу точки зрения партнера, я хотел бы согласиться с этим утверждением. Однако, как мне представляется, остаются еще два проблемных момента.

Во-первых, в публичной дискуссии у нас имеются существенные ограничения в свободе высказываний. Тот факт, что Институт АНПОКЭН начиная с 1973 года придерживался принципа строгой конфиденциальности при проведении более 30 японо-российских экспертных встреч, связан с его стремлением обеспечить откровенность обмена мнениями.

Во-вторых, в своей предыдущей статье я писал о своем чувстве опустошенности и бесполезности по поводу нашей полемики по вопросам международного права и исторического прошлого, если смотреть на позицию администрации Путина по этим вопросам.

Ощущение бесполезности ведения полемики на этот счет связано с тем, что реальная политика чаще всего осуществляется вне какой-либо связи с дискуссиями, долгие годы ведущимися представителями наших стран, равно как и с нормами международного права. Директор Института политических исследований Сергей Марков поделился следующими соображениями на страницах газеты «Аргументы и факты» (№ 36, 3 сентября 2014 г.): «В международной политике правит национальный эгоизм. Сила решает всё, а международное право очень слабо, потому что нет никакой международной полиции, которая могла бы защищать его. Вот и трактует каждый, как хочет, это право».

И хотя г-н Марков является политологом, в целом позитивно оценивающим власть Путина, в его словах кроется истина. Фактом является то, что все страны мира, включая Японию и Россию, склонны трактовать международное право с позиций защиты собственных национальных интересов. Тем не менее многие страны с целью защиты мирового порядка стремятся не допускать откровенного нарушения международного права.

В своей предыдущей статье я представил позицию критично настроенного по отношению к администрации Путина г-на Кунадзе, который утверждает, что по вопросу Крыма Россия действовала согласно «логике силы», полностью игнорируя международное право. Г-н Кунадзе даже говорит о том, что Россия «живет в режиме ручного управления [Путина], при котором все органы исполнительной власти, включая МИД, — только и единственно исполнители. МИДу отведена роль полного “одобрителя” и “пропагандиста” того, что придет в голову высокому государственному руководству и его ближайшему окружению». (The New Times, № 3, 2 февраля 2015 г.). Конечно, здесь имеется некоторое преувеличение, но истина кроется и в этих словах.

27 марта прошлого года на Генеральной ассамблее ООН была принята резолюция, аннулирующая результаты народного референдума жителей Крыма. За резолюцию проголосовали 100 стран, 82 страны воздержались либо не присутствовали на голосовании, против высказались 11 государств. Иными словами, 100 стран выступили против аннексии Крыма Россией, а в общей сложности 182 государства не поддержали этот шаг. Главная причина заключается в том, что многие из этих государств рассматривали аннексию Крыма как действие, в реальности осуществленное при помощи силы, и полагали, что этот акт полностью противоречит международному праву. Сам президент Путин официально заявил, что присоединение Крыма является шагом, основанным на уважении результатов народного референдума. Однако в своем выступлении по телевидению 15 марта этого года президент Путин признал, что действия по присоединению Крыма были начаты 23 февраля прошлого года, то есть на следующий день после падения режима Януковича, и что присоединение Крыма стало результатом прекрасно проведенной операции российских вооруженных сил совместно с прочими структурами.

Я затронул крымскую проблему в связи с тем, что президент Путин в ходе пресс-конференции 16 апреля текущего года, коснувшись вопроса о Крыме, вновь изложил свой «новый взгляд» на проблему принадлежности четырех островов.

На вопрос японского журналиста: «Если Крым является исконной российской землей, может ли Япония применить ту же логику по отношению к четырем северным островам?» — Путин отметил важность соблюдения демократии, сказав о том, что присоединение Крыма к России основано на уважении выбора проживающих там людей и что проживающие на четырех Курильских островах люди вряд ли проголосуют за присоединение к Японии. Российский лидер впервые связал решение вопроса о принадлежности четырех островов с результатами народного голосования. Одновременно президент Путин заявил и о готовности России вести с Японией переговоры на основе Декларации 1956 года. Путин также затронул тему ратификации того документа в парламентах двух стран и попытался неявно развести Декларацию 1956 года и Токийскую декларацию.

Кстати говоря, президент Путин озвучил жесткую позицию России по вопросу Совместной советско-японской декларации 1956 года. Коснувшись этого вопроса в своих выступлениях 23 мая прошлого года и 1 марта 2012 года, он заявил о том, что в тексте декларации, предусматривающей передачу Россией островов Шикотан и Хабомаи после подписания мирного договора, «ничего не говорится о том, на каких условиях и чей будет суверенитет над этими островами, но о передаче там сказано». И это тоже «новое прочтение» истории, то есть ее ревизия. У меня на памяти нет ни одного случая, когда подобная интерпретация декларации находила бы в прошлом применение в ходе долгих переговоров и дискуссий, проводившихся дипломатами и экспертами двух стран. Иными словами, подход администрации Путина к Японии в контексте проблемы мирного договора никак не связан с результатами многолетнего обсуждения этой проблемы; более того, он заметно более жесткий.

Проф. Стрельцов говорит об отсутствии противоречия между тезисом о том, что «проблема принадлежности четырех островов пока остается нерешенной», и тезисом, согласно которому «принадлежность этих островов России является итогом Второй мировой войны». Попытка совместить эти два утверждения в единое целое с помощью понятия «пограничного размежевания», как ни посмотри, не годится в качестве объяснения этого противоречия. Нельзя объяснить и причину того, почему в последние годы Россия изо всех сил старается избегать упоминаний о своем признании Токийской декларации. И почему до 2005 года Россия не использовала столь важный для нее второй тезис (по поводу итогов войны)? Причина здесь проста: если бы она настаивала на этом утверждении, переговоры не смогли состояться бы вообще.

Проф. Стрельцов говорит о том, что в Токийской декларации стороны договорились «решить вопрос о принадлежности четырех островов и заключить мирный договор», однако об окончательном способе решения проблемы принадлежности четырех островов в тексте декларации нет ни слова. Это справедливо. Результатом будущих переговоров, как замечает проф. Стрельцов, теоретически могут быть самые разные варианты (впрочем, есть определенный предел, основанный на общем признании сторонами Совместной декларации 1956 года). С этой точки зрения особый приоритет, отдаваемый Японией Токийской декларации, вовсе не означает, что Япония встала на жесткую позицию. Почему же тогда Россия старается представить бессодержательной Токийскую декларацию, важность которой неоднократно признавали правительства обеих стран, равно как и сам президент Путин? Дело в том, что этот документ указывает на важный факт — что «проблема принадлежности четырех островов остается нерешенной». Именно поэтому Россия в последние годы изо всех сил старается избегать признания Токийской декларации.

Проф. Стрельцов, пытаясь объяснить, что противоречие между двумя вышеуказанными тезисами отсутствует, подчеркивает то обстоятельство, что обе стороны в соответствии с Московской декларацией 1998 года создали «комиссию по пограничному размежеванию» и что термины «территориальный конфликт» или «территориальная проблема» не использовались даже в ходе японо-российской встречи на высшем уровне 2000 года. Иными словами, проф. Стрельцов, делая упор на понятие «пограничного размежевания», как мне представляется, хочет подчеркнуть тот нюанс, что речь идет не о территориальной проблеме, а о проблеме технического характера. В последнее же время российская сторона старается не признавать сам факт того, что между двумя странами отсутствует признанная международным правом линия границы (факт, подтвержденный в выступлении в Государственной думе министра иностранных дел Игоря Иванова уже в период президентства Владимира Путина). В этой связи хотелось бы дать исчерпывающее пояснение по поводу терминов «пограничное размежевание» и «проблема принадлежности четырех островов».

Ранее я много раз слышал следующее пожелание от некоторых представителей российской стороны, долгие годы занимавшихся вопросом переговоров с Японией по территориальной проблеме: поскольку в России выражение «территориальная проблема» носит несколько провоцирующий характер, нельзя ли из пропагандистских соображений перейти на использование термина «пограничное размежевание»? Японская сторона, добиваясь успешного проведения переговоров, пошла с учетом интересов России ей на уступку по данному вопросу, в результате чего на официальном уровне стали использоваться и словосочетание «пограничное размежевание», и выражение «проблема мирного договора», призванное опять-таки устранить какой-либо элемент провоцирования. Однако это вовсе не отрицало того, что проблема четырех островов является территориальной проблемой. На сайте МИД Японии уже много лет размещена фраза о том, что четыре острова «находятся под незаконной оккупацией со стороны России». Иными словами, речь идет не просто о технической проблеме уточнения линии границы, а о территориальной проблеме, имеющей политический характер. В то же время правительство Японии, придерживаясь своей «базовой позиции на переговорах», вовсе не проводит жесткую линию, а лишь последовательно придерживается нейтральной позиции.

Правительство Японии вплоть до сегодняшнего дня заявляет о том, что 1) «четыре северных острова являются территорией Японии как с исторической, так и международно-правовой точек зрения, и Япония решительно требует их возвращения». Вместе с тем, озвучивая базовую позицию Японии на переговорах по «северным территориям», как премьер-министр Японии, так и министр иностранных дел Японии неукоснительно использовали нейтральное выражение: 2) «Решить проблему принадлежности четырех островов и заключить мирный договор». Стоит обратить особое внимание на то, что речь идет о «проблеме принадлежности», а не о «проблеме возвращения».

Разницы между этими двумя понятиями четко не понимают и многие японские политики и правительственные деятели, делающие по данному вопросу противоречивые заявления. Дело в том, что пункт 1 является «принципом» государственной политики, а пункт 2 — базовой позицией Японии на переговорах. Если при вступлении в переговоры сразу же вывести на передний план указанный принцип, стороны даже не смогут просто сесть за стол переговоров. В Японии довольно часто встречается критическое мнение, согласно которому использование терминов «проблема принадлежности» или «пограничное размежевание» является отходом от принципа государственной политики. Иными словами, само японское правительство уже идет на большую уступку России по данному вопросу. Сам же я поддерживаю базовую позицию Японии на переговорах по проблеме «северных территорий», выраженную указанным выше нейтральным термином. Если же находится кто-либо из числа японских политиков или правительственных деятелей, делающих заявления, отличные от указанной переговорной позиции, я всегда подвергаю их суровой критике.

Проф. Стрельцов уже давно приводит аналогию, связанную с российско-китайскими отношениями, и предлагает, заключив джентльменское соглашение, произвести «заморозку» этой проблемы («положить ее на полку») на ограниченный срок либо без указания такого срока и сосредоточиться на развитии отношений в прочих областях, и прежде всего на установлении доверительных отношений между нашими странами. Российское правительство всегда говорило о том, что нам сперва следует создать хорошие отношения и доброжелательную среду. Но разве сам проф. Стрельцов, являющийся одним из наиболее известных японоведов России, не знает о том, что в реальности именно эта банальная фраза российской стороны усиливает в японском народе чувство недоверия по отношению к России?

Еще до возникновения проблемы Крыма, с момента прихода в конце 2012 года к власти второго кабинета Абэ, новое японское правительство, находясь на стабильных внутриполитических позициях, приступило к политике улучшения связей с Россией; укрепились и личные отношения взаимного доверия между премьер-министром Синдзо Абэ и президентом Владимиром Путиным. В апреле 2013 года состоялся первый за десять лет официальный визит японского премьер-министра в Россию, в ходе которого было принято решение запустить с Россией, с которой у Японии отсутствует даже мирный договор, диалоговый формат «2+2». 7 февраля прошлого года, несмотря на то что это был день, когда в Японии проводится общенациональный съезд в поддержку требования о возвращении «северных территорий», премьер-министр Синдзо Абэ, изменив свой напряженный рабочий график, посетил церемонию открытия сочинской Олимпиады, хотя никого из ведущих лидеров западных стран на ней не присутствовало. Еще до этого Япония отказалась в отношениях с Россией от принципа «неразрывности политики и экономики» и стала проводить курс на параллельное ведение переговоров о территориальной проблеме и развитие экономических отношений — курс, который можно уподобить «двум колесам на одной оси».

В период премьерства Синдзо Абэ японо-российские отношения дружбы и взаимного доверия достигли своей наивысшей точки за всю их историю. Несмотря на это обстоятельство, президент Путин не только не продемонстрировал желания всерьез проводить переговоры о принадлежности четырех островов, но и, наоборот, перешел, как о том говорилось выше, на более жесткую позицию. Я хотел бы особо подчеркнуть, что речь идет еще о периоде до появления проблемы Крыма. В марте 2012 года Владимир Путин использовал в своем выступлении термин дзюдо «хикивакэ» (ничья) и предложил дать министерствам иностранных дел обеих стран команду начать переговоры. После этого было проведено несколько встреч на уровне заместителей министра иностранных дел; российская сторона участвовала в их проведении с большой неохотой, а атмосферу, которая характеризовала эти встречи, проф. Стрельцов, думаю, знает сам. Российская сторона никак не продемонстрировала свое намерение всерьез продвигать переговоры о принадлежности четырех островов. Она изо всех сил старается не вести самих переговоров о принадлежности четырех островов, а президент Путин не дает российским участникам переговоров на этот счет никаких указаний.

Кстати говоря, окончательное пограничное размежевание между Россией и Китаем было проведено не потому, что между двумя странами были установлены прочные отношения дружбы, а по причине опасений России, что резко усилившийся в экономическом и военном отношении Китай вспомнит о Пекинском договоре 1860 года и прочих документах того периода и предъявит России территориальные претензии на Приморье и иные территории, которые исторически принадлежали Китаю. В самом Китае в последнее время наблюдается подъем духа возрождения великого Китая и распространяется теория о том, что Пекинский договор был для Китая неравноправным.

Тот факт, что ни президент Путин, ни российское правительство не имеют никакого желания всерьез вести переговоры о принадлежности четырех островов (даже в период, когда японская сторона проводит активную политику на российском направлении), к настоящему времени уже достаточно осознается значительной частью японского общества, и именно этот факт усиливает среди японцев чувство недоверия по отношению к России.

Итак, что же нужно делать в будущем, чтобы повысить степень доверия в японо-российских отношениях и обеспечить их всестороннее развитие? Конечно, нельзя полностью абстрагироваться от украинской проблемы и иных международных факторов подобного рода, но попытаемся отвести их в сторону. Самое важное заключается в том, что для наших стран нет иного пути, кроме как серьезно заниматься развитием отношений в экономической и иных сферах и параллельно этому вести переговоры с целью решения проблемы принадлежности четырех островов. Я разделяю мнение стоящего на позициях реализма проф. Стрельцова о том, что территориальная проблема не относится к числу проблем, которые можно было бы решить за пять или десять лет, и здесь у нас с ним нет никаких иллюзий. Пусть для ее решения потребуется 20 или 50 лет (проблема Гонконга потребовала 100 лет) и пусть сейчас не видно никаких перспектив успешного завершения переговоров, но если российская сторона станет постоянно проявлять серьезное отношение к переговорам, то доверие японского народа к России повысится, даже когда переговоры будут продвигаться с большим трудом. И наоборот, используемая Россией банальная фраза о том, что территориальную проблему так просто не решить, а потому ее следует заморозить («положить на полку») и прежде всего заняться развитием экономических и иных отношений, служит доказательством того, что у России нет никакого желания решать территориальную проблему, лишь усиливая в японском народе чувство недоверия по отношению к России. Если президент Путин нанесет визит в Японию в нынешнем или следующем году, придерживаясь нынешней позиции по проблеме «северных территорий» (в реальности — негативной позиции), я полагаю, что японский народ окажет российскому президенту прохладный прием, и такой визит не принесет ничего позитивного будущему японо-российских отношений.

Дмитрий Стрельцов, заведующий кафедрой востоковедения МГИМО МИД России

Отвечая на комментарии профессора Хакамады, хотел бы изложить собственную точку зрения на суть данной проблемы. Стоит подчеркнуть, что мое мнение необязательно отражает официальную точку зрения российского правительства и носит сугубо личный характер.

Прежде всего, хотел бы ответить на критику жесткой позиции России, которую проф. Хакамада противопоставляет гибкой линии Японии, пошедшей России на уступку по вопросу о позиционировании данной проблемы как проблемы «пограничного размежевания».

Следует отметить, что по вопросу о пограничном размежевании с Японией российская сторона неоднократно проявляла в течение последней четверти века готовность идти на уступки. Еще в 1991 г. СССР впервые более чем за 30 лет признал наличие проблемы территориального размежевания как таковой. Это уступка или нет? Можно ли отрицать, что уступкой Японии было согласие России указать поименно четыре острова в Токийской декларации в качестве предмета обсуждения (хотя это не означает, что Россия поставила тогда под сомнение факт принадлежности ей Южно-Курильских островов по итогам Второй мировой войны)? Именно гибкость российской позиции побудила Японию согласиться с тем, что данный вопрос является проблемой пограничного размежевания. Стоит подчеркнуть, что в любом переговорном процессе прогресс может быть достигнут только при готовности обеих сторон идти на компромисс.

В значительной мере уступку с российской стороны являет собой и нынешнее позиционирование данного вопроса в повестке дня двусторонних отношений как «проблемы мирного договора». Многие в России, в противоположность официальной точке зрения, считают, что никакого мирного договора с Японией не требуется: состояние войны между двумя странами прекращено еще в 1956 году, отношения восстановлены в полном объеме, и ничто не мешает нам их развивать. Такую точку зрения подтверждают и некоторые исторические аналогии. Например, у той же Японии нет мирного договора ни с Китаем, ни с Южной Кореей. И вопрос о необходимости подписания мирного договора нигде в повестку дня двусторонних отношений там не ставится, хотя территориальные вопросы у Японии с обеими этими странами, пусть и не всегда признанные официально, присутствуют. У России же нет никакого мирного договора и с Германией — ее основным противником в период Второй мировой войны.

Нельзя отрицать и наличие у постсоветской России и собственных конструктивных предложений по решению данного вопроса. Различные варианты на этот счет выдвигались российской стороной в 1992, в 1998, в 2001 годах, о чем хорошо известно из СМИ. Предвижу замечания проф. Хакамады, что российские предложения были для японской стороны неприемлемыми. Но на это можно возразить, что не могла принять встречные предложения Японии и российская сторона. В любом случае следует признать, что в неудаче попыток решить данную проблему не стоит видеть только неуступчивость и излишнюю жесткость партнера — нужно видеть и понимать определенный предел в его базовой позиции, дальше которого он пойти не может. 

Другой тезис проф. Хакамады заключается о том, что в японском общественном мнении усиливаются антироссийские настроения, как только российские официальные лица декларируют жесткую позицию. А как обстоит дело с российским общественным мнением? Подавляющее большинство российских граждан уверено в том, что никакой территориальной проблемы между Россией и Японией не существует, а нынешняя линия границы между двумя странами, обозначаемая на картах России, полностью легитимна и отражает итоги Второй мировой войны. По опросам общественного мнения, более 89% россиян не поддерживают идею передать Японии спорные острова, а согласны с передачей их Японии всего 4% опрошенных .

Сам факт ведения российским правительством каких-то переговоров с Японией поэтому рассматривается в значительной части российского общества как «предательство национальных интересов», а целью переговоров многие считают «продажу (отдачу) Японии российских территорий». Те же, кто в современной России говорит о необходимости даже не решения этого вопроса, но и просто его обсуждения с Японией (включая представителей правительства и академического сообщества), находятся в явном меньшинстве и нередко подвергаются критике.

Стоит сказать и о том, что любая передаваемая российскими СМИ информация, в которой совершенно объективно излагается суть официальной позиции Токио по вопросу «северных территорий» (Южных Курил), вызывает в России сугубо негативную реакцию. Можно вспомнить и о мощном шквале антияпонских настроений в России в ответ на принятые летом 2009 г. поправки к «Закону о специальных мерах содействия решению проблемы “северных территорий”», в которых говорилось о принадлежности четырех островов Японии, на заявление тогдашнего премьер-министра Наото Кана, назвавшего визит российского президента Дмитрия Медведева на остров Кунашир 1 октября 2010 г. «непростительной грубостью», и т. д.

Стоит в этой связи развеять широко распространенную в Японии иллюзию о том, что отсутствие прогресса в решении территориального вопроса связано с тем, что в России плохо знают о проблеме «северных территорий» и о сути японской позиции. Знают, и даже очень хорошо! Постоянное муссирование проблемы «северных территорий» на разных уровнях и площадках, как официальными лицами, так и журналистами и «экспертами», сопровождаемое нагнетанием страстей и накалом эмоций, сделало свое дело: как только речь заходит об отношениях с Японией, большинство россиян, включая представителей политического истеблишмента страны, в лучшем случае выражают пессимизм по поводу состояния этих отношений, а в худшем — откровенную враждебность по отношению к Японии. В любом случае приходится констатировать тот факт, что интерес к Японии в современном российском обществе существенно снизился, и виной тому — как раз тот самый пресловутый территориальный вопрос. В результате доля тех россиян, кто демонстрирует положительное отношение к Японии, согласно опросам общественного мнения, неуклонно сокращается (с 69% опрошенных в 1995 г. до 44% в 2011 г.), а тех, кто настроен к ней отрицательно, — увеличивается (с 9% до 31%). Кстати, именно понимая крайнюю болезненность территориальной темы для общественного дискурса обеих стран, стороны договорились о том, чтобы вести переговоры по проблеме мирного договора за плотно закрытыми дверями.

Внешне логично выглядит то, что предлагает проф. Хакамада, — продолжать переговоры и добиваться прогресса на них параллельно развитию отношений в иных сферах. Однако насчет продуктивности такого сценария, во всяком случае на долгосрочную перспективу, у меня имеются определенные сомнения. 

Это связано с тем, что стороны уже давным-давно определились со своей позицией на переговорах. Эти переговоры, периодически приостанавливаясь и возобновляясь, идут уже без малого четверть века — а прогресса на них как не было, так и нет. Можно, конечно, вести их 100 или 200 лет. Но проблема не в самих переговорах как таковых, а в том, что эти переговоры постоянно подогревают общественные ожидания, а отсутствие прогресса на них, регулярно преподносимое в Японии как «неудача», вызывает в японском общественном мнении острое чувство разочарования. Это, в свою очередь, является и постоянным источником негативных настроений в японском обществе по отношению к России, связанных с тем, что РФ не хочет идти навстречу чаяниям японского народа (об этом как раз и пишет проф. Хакамада). В России же раздражение вызывает то, что Япония не желает считаться с реальностью и признавать очевидные для всего международного сообщества итоги Второй мировой войны. Такой взаимный общественный настрой толкает политиков на еще большую непримиримость, что, в свою очередь, двигает наши отношения к состоянию глубокой заморозки.

Между тем по сути спора переговоры и так практически не ведутся. Позиции сторон определены, «исторические и юридические факты» изложены, чего-либо принципиально нового ожидать не приходится. В реальности данный вопрос не требует ни десяти, ни ста лет, его можно было бы решить за пять минут на политическом уровне, но все прекрасно понимают, что сделать это невозможно ввиду принципиального расхождения в базовых позициях сторон. (Сам проф. Хакамада, будучи реалистом, признает этот факт.) Я намеренно не пишу о сути выдвигаемых обеими сторонами предложений о различных вариантах решения спора. Все они имеют определенную логику. Однако факт остается фактом: отход даже на шаг в сторону от базовой позиции означает политическое самоубийство для лидеров обеих стран.  

Поэтому переговоры продолжаются без видимого результата, в основном для того, чтобы продемонстрировать сам факт продолжения переговорного процесса. Может быть, само по себе это было бы и неплохо. Но с учетом указанных выше факторов в сторону ужесточения позиций сторон можно предположить существенную вероятность пессимистического сценария, когда под влиянием внутриполитической ситуации Япония в очередной раз обрушится с нападками на Россию, обвинив ее в отсутствии гибкости, а Россия вернется к старой позиции отсутствия проблемы границы с Японией. И это будет означать полную заморозку политического диалога. 

Отвечала бы такая ситуация интересам наших стран? Думаю, что нет. России, безусловно, нужны добрососедские, конструктивные отношения с Японией. В России помнят и ценят ту помощь, которая Япония оказала ей в период становления ее государственности в 1990-х гг., включая предоставленные ею кредиты на поддержку российских экономических реформ, поддержку при вступлении в АТЭС и иные многосторонние экономические форумы. Москва высоко оценивает и ту взвешенную и конструктивную позицию, которую занимает нынешняя Япония по подавляющему большинству международных проблем и которая позволяет нам оставаться партнерами даже в сегодняшней сложной геополитической обстановке.  

Но ведь и Японии было бы невыгодно иметь напряженные отношения с Россией, являющейся не только ее географическим соседом, но и важным политическим и экономическим партнером. Вряд ли можно назвать отвечающим национальным интересам Японии усиление напряженности в Северо-Восточной Азии, основанной на взаимной конфронтации двух блоков, в рамках которой наши страны совершенно точно оказались бы по разные стороны баррикад. Неизбежное сближение России с Китаем на фоне ухудшения российско-японских отношений внесло бы существенные коррективы в стратегический баланс в регионе. Новые коннотации могли бы возникнуть в этой связи и в ситуации вокруг территориальных споров Японии с соседними государствами Восточной Азии, по которым Россия, как известно, занимает подчеркнуто нейтральную позицию. 

Именно в этом контексте заморозка проблемы территориального размежевания представляется целесообразной как способ сохранить то позитивное, что имеется между нами на сегодняшний день. Давайте будем откровенными перед собой: путей решения проблемы не просматривается. Так, может быть, лучше признать этот очевидный факт и попытаться найти способ наладить взаимные отношения в условиях ее неразрешенности?

Кстати, сам формат подобной «заморозки» также не столь прост, как кажется на первый взгляд. Но ясно одно: он должен быть направлен на то, чтобы утихомирить страсти при одновременном «сохранении лица» обеими странами. Россия могла бы взять на себя обязательство не предпринимать действий, к которым японская сторона проявляет особую чувствительность, например воздерживаться от визитов официальных лиц или размещения военных контингентов на определенных в рамках достигнутой договоренности территориях, тогда как Япония полностью убрала бы этот вопрос из двусторонней повестки дня и не поднимала бы его в заявлениях официальных лиц. Можно было бы обозначить и временной отрезок подобной заморозки — пусть это будут те самые 20 или 50 лет, о которых пишет проф. Хакамада, а может быть, и более долгий период.

Выгоды от «заморозки» очевидны хотя бы потому, что наши отношения перестанут быть заложником данной проблемы и смогут развиваться вне ее контекста. Тогда всё будет зависеть от того, сможем ли мы воспользоваться заложенным в этих отношениях потенциалом. Нынешнее же положение дает политикам прекрасный повод ничего не делать для их развития, сославшись на то, что партнер проявляет «несговорчивость».

Сигэки Хакамада, председатель Научно-исследовательского совета по вопросам национальной безопасности (АНПОКЭН)

Уважаемому профессору Стрельцову

Я весьма благодарен Вам за то, что как эксперт Вы каждый раз даете мне вежливые ответы по тем вопросам японо-российских отношений и в особенности мирного договора, которые я поднял в своих статьях. Думаю, читатели смогли получить представление о том, что думают эксперты наших двух стран по указанным вопросам. Я очень рад, что этот обмен мнениями хоть немного послужил углублению взаимопонимания между нами и явился с этой точки зрения весьма полезным диалогом. Это дискуссию можно продолжать бесконечно, однако, поскольку ее участники рискуют перестать слышать друг друга, я думаю, что на этом стоит ее завершить.

Политические лидеры двух наших стран, включая премьер-министра Синдзо Абэ и президента Владимира Путина, ранее многократно высказывались о необходимости заключения мирного договора между Россией и Японией.  Отношения между Россией и Германией в послевоенный период продолжали развиваться, хотя мирного договора между ними заключено не было. После войны Германия разделилась на два государства, и поэтому мирного договора у нее не имеется ни с одной страной мира. Однако с Россией и соседними странами у Германии достигнуты договоренности по вопросам территорий и национальных границ. Сейчас в адрес Германии Грецией выдвинуты огромные иски за причиненный в период войны ущерб, что стало дополнительной причиной конфронтации между этими двумя странами. Однако если бы мирный договор был заключен, такой ситуации, на мой взгляд, можно было бы избежать.

Я уверен, что мы с проф. Стрельцовым одинаково сильно желаем, чтобы Япония и Россия построили в истинном смысле этого слова нормальные межгосударственные отношения и развивали сотрудничество в самых разных сферах. В дальнейшем я хотел бы продолжать сотрудничество с проф. Стрельцовым, в ходе которого мы как эксперты стоим на собственных позициях, и стараться вносить скромный вклад в углубление взаимопонимания и развитие двусторонних отношений между нашими странами.

Сигэки Хакамада