Стрельцов Д., Хакамада С. Кто подвергает ревизии историю? Продолжение дискуссии |
16.05.2015 г. | |
Сигэки Хакамада (Япония) и Дмитрий Стрельцов (Россия) продолжают дискуссию по вопросу территориальной принадлежности Южных Курил. В апреле на сайте Московского Центра Карнеги была опубликована статья Сигэки Хакамады, председателя Научно-исследовательского совета по вопросам национальной безопасности (АНПОКЭН) и крупнейшего японского русиста, посвященная территориальной проблеме Южных Курил. В рамках той же подборки материалов была также опубликована статья выдающегося российского япониста, заведующего кафедрой востоковедения МГИМО Дмитрия Стрельцова; в ней Д. Стрельцов критиковал взгляды С. Хакамады и очертил собственную позицию по территориальной проблеме. Однако вопрос принадлежности Южных Курил — чрезвычайно острая и актуальная тема, поэтому спор двух ученых не ограничился единственной публикацией на нашем сайте. Представляем вашему вниманию продолжение дискуссии между С. Хакамадой и Д. Стрельцовым. Сигэки Хакамада, председатель Научно-исследовательского совета по вопросам национальной безопасности (АНПОКЭН)Хотелось бы ответить на критику Дмитрия Стрельцова по поводу моей статьи. Ранее г-н Стрельцов последовательно высказывал откровенное мнение относительно политики администрации Владимира Путина по проблеме «северных территорий», посредством которого доказывал несостоятельность существующих в Японии оптимистических взглядов на эту проблему и связанных с ними иллюзий. В этом плане я полностью разделял его хладнокровную позицию и давал ей высокую оценку. Однако высказанные им в этот раз критические замечания не содержат ответа на нижеследующий аргумент, который я в ясной форме высказал в своей статье, опубликованной на сайте Московского Центра Карнеги: Представители обеих стран, включая самого президента Владимира Путина, много раз недвусмысленно признавали, что проблема принадлежности четырех островов так и остается нерешенной. Именно по этой причине наши страны должны были продолжить переговоры и создать комиссию по пограничному размежеванию. Однако в 2005 г. Путин неожиданно начал говорить о том, что «четыре острова принадлежат России по итогам Второй мировой войны», и этот тезис стал официальной позицией России. Именно в этом заключается ревизия истории. Г-н Стрельцов заявляет о том, что принадлежность России Курильских островов (включая «северные территории») в результате Второй мировой войны является после войны «базовым постулатом», то есть этот постулат лежал в основе последовательной позиции СССР и затем России. Почему же тогда Россия длительное время участвовала в территориальных переговорах? Почему российское правительство и президент Путин уже после 1993 года, когда была принята Токийская декларация, неоднократно подтверждали действенность зафиксированных в данной декларации двусторонних договоренностей, согласно которым стороны намереваются «заключить мирный договор, решив вопрос о принадлежности островов Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи»? На эти простые вопросы г-н Стрельцов, к сожалению, не дает никакого ответа. Говоря же о переговорах по вопросу принадлежности четырех островов, г-н Стрельцов употребляет выражение «уточнение линии прохождения границы». И здесь речь идет о новом понятии, которое никогда ранее не использовалось в двусторонних переговорах по вопросу о заключении мирного договора и в дискуссиях по территориальной проблеме. Понятие «уточнение линии прохождения границы» включает в себя особый нюанс, а именно — что «линия прохождения границы почти полностью определена двусторонними соглашениями, однако в некоторых местах имеются неясности, которые надлежит уточнить». Это явное преуменьшение сути проблемы, а использование этого термина также являет собой ревизию истории. Касаясь нападения СССР на Японию в нарушение японо-советского пакта о нейтралитете, г-н Стрельцов оправдывает этот акт вероломства тем, что Советский Союз объявил войну Японии с целью скорейшего завершения Второй мировой войны в соответствии со статьей 107 Устава ООН, которая требовала немедленно предпринимать любые действия против вражеских государств, и что Устав ООН имеет приоритет по отношению к пакту о нейтралитете. На этот счет можно высказать два возражения. Во-первых, Устав ООН был подписан 26 июня 1945 года, однако в силу он вступил уже после войны, 24 октября 1945 года, когда его ратифицировало большинство подписавших Устав стран. То есть СССР объявил войну Японии в момент, когда этот документ еще не действовал. (24 октября — это и день основания ООН, и памятная дата, которую под названием «День ООН» стали впоследствии отмечать по всему миру.) Во-вторых, статья 107 Устава ООН, полный текст которой приводится ниже, не имеет отношения к тому, о чем пишет г-н Стрельцов: «Настоящий Устав ни в коей мере не лишает юридической силы действия, предпринятые или санкционированные в результате Второй мировой войны несущими ответственность за такие действия правительствами, в отношении любого государства, которое в течение Второй мировой войны было врагом любого из государств, подписавших настоящий Устав, а также не препятствует таким действиям». Здесь говорится о том, как действия должен совершить Советский Союз «в результате войны», и уж конечно отсутствуют какие-либо требования к СССР предпринять что-либо в период войны. В Уставе ООН имеются также статьи 53 и 77, касающиеся бывших вражеских государств, однако и они никак не подтверждают утверждения г-на Стрельцова. Кстати говоря, он пишет о том, что Япония отказалась от Курильских островов и иных территорий на основании статьи 9 Сан-Францисского мирного договора, однако данный отказ определяется пунктом «c» статьи 2 раздела 2, поэтому это, как представляется, просто ошибка. Г-н Стрельцов указывает на то, что США в период холодной войны использовали проблему «северных территорий», чтобы не допустить японо-советского сближения. Это хорошо известный факт. Фактом является и то, что, хотя японское правительство занимает позицию, в соответствии с которой четыре северных острова не входят в число Курильских островов, в 1950-е годы некоторые его представители выступали в парламенте с высказываниями о том, будто четыре северных острова являются частью Курил. Впоследствии этот разнобой был ликвидирован, и японское правительство пришло к единому мнению по данному вопросу. По поводу содержания понятия «Курильские острова» и интерпретации ялтинских соглашений представители правительств наших стран спорят уже долгие годы — еще со времен Советского Союза. Здесь важно то, что обе стороны, основываясь на результатах этих дискуссий, подписали в 1993 году Токийскую декларацию, в которой признали тот факт, что проблема принадлежности четырех островов так и остается нерешенной. Кстати говоря, признание этого факта, ставшее предпосылкой для подписания декларации, никак не связано с вопросом о том, прошла данная декларация процедуру ратификации в парламенте или нет. Переходя на другую тему, я вынужден сказать о своих ощущениях по поводу позиции администрации Путина по вопросам международного права и исторического прошлого. Сам факт прямого столкновения с Россией в этих сферах вызывает у меня чувство опустошенности. Я полагаю, что как ученый и г-н Стрельцов, вероятно, испытывает на этот счет те же чувства. Причина такого восприятия заключается в том, что администрация Путина в реальности воплощает «учение реальной политики», которое российский эксперт по вопросам обеспечения безопасности, председатель программы «Проблемы нераспространения» Московского Центра Карнеги Алексей Арбатов описывает следующим образом: «…В основе международной политики лежат не высокие принципы, а национальные интересы, геополитика и баланс сил ведущих держав. Для реализации национальных интересов международно-правовые нормы, моральные принципы, апелляции к чаяниям народов и исторические аргументы — лишь свободно сменяемые инструменты для достижения поставленной цели. Так, для себя и своих союзников принципы территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела всегда стоят во главе угла, а по отношению к соперникам на первый план ставятся права национальных меньшинств на самоопределение и возможность гуманитарных интервенций для защиты прав человека, этнических и конфессиональных сообществ. («Независимая газета», 25 июня 2014 г.) Бывший заместитель министра иностранных дел России Г. Ф. Кунадзе, касаясь «аннексии Крыма» Россией и украинской проблемы, говорит о том, что Россия «изначально действовала исключительно по “праву сильного”, махнув рукой на международное право, свою репутацию и даже соображения здравого смысла». (The New Times, 2 февраля 2015 г.) Кстати говоря, г-н Кунадзе, который как высокопоставленный представитель российского правительства имел непосредственное отношение к японо-российским переговорам по территориальной проблеме и который является одним из немногих российских специалистов по Японии, посвященных в ход этих переговоров, полностью поддержал в ходе встречи экспертов двух стран мою точку зрения. Говоря о проблеме принадлежности четырех северных островов, стоит сказать, что президент Путин, коснувшись в ходе пресс-конференции 16 апреля текущего года проблемы Крыма, сказал японскому корреспонденту о важности «защиты демократии и воли народа». Иными словами, по отношению к проблеме мирного договора он пошел дальше теории «решения проблемы принадлежности четырех островов», теории «незыблемости результатов Второй мировой войны» и теории «хикивакэ» (ничьей) и начал проповедовать новую теорию, согласно которой приоритет должен отдаваться «уважению воли народа» (результатам референдума с участием жителей островов). Согласно этой «теории», которая якобы является демократической, со спорных территорий без определенной принадлежности сперва насильственно изгоняются все японские жители, затем они заселяются советскими (российскими) гражданами, после чего принадлежность островов определяется путем народного голосования. И предполагается, что это уже — теория, оспаривать которую невозможно. Есть ли в таких условиях смысл вести аргументированную полемику по вопросам международного права и исторического прошлого? Дмитрий Стрельцов, заведующий кафедрой востоковедения МГИМО МИД РоссииВозражения профессора Сигэки Хакамады для меня очень интересны и поучительны. Отвечая на них, хотел бы отметить, что подобная полемика важна для сохранения доверительности и откровенности в наших отношениях с японскими коллегами. Прежде всего, хотел бы ответить на критику по поводу статьи 107 Устава ООН, где говорится о юридической обоснованности действий стран — подписантов Устава в отношении вражеских государств. Возражения профессора Хакамады касаются интерпретации понятия «в результате войны». Здесь имеет место неточная интерпретация этого термина: «в результате» обозначает не только временную, но и причинно-следственную связь. Иными словами, действия СССР по отношению к Японии признавались юридически правомочными именно потому, что они должны предприниматься вследствие Второй мировой войны (то есть обусловлены логикой военного времени), а не после ее завершения. О том, что данная интерпретация указанной статьи является единственно верной, свидетельствует и то, что она относится к главе XVII Устава ООН «Мероприятия по безопасности в переходный период», под которым понимался период от подписания Устава до ратификации его государствами-членами и до юридического вступления Устава в силу. Иными словами, положения статей этой главы вступали в силу немедленно, а вовсе не в октябре 1945 года, как пишет проф. Хакамада. Речь в этой статье, как и в статье 106 Устава ООН, шла о процедуре принятия политических и военных решений союзных стран в этот переходный период, и прежде всего тех из них, что были направлены на скорейшее окончание войны. С этой точки зрения вступление СССР в войну против Японии было абсолютно легитимным шагом с позиций международного права. Что же касается критики проф. Хакамады по поводу использованного мною понятия «уточнение линии прохождения границы», то в нем нет никакого особого нюанса по отношению к понятию «пограничное размежевание». Что такое «пограничное размежевание» («коккё какутэй»), как не уточнение линии прохождения границы? Другого смысла здесь быть не может, поскольку те официальные лица, кто занимается вопросами «пограничного размежевания», как раз должны внимательно изучить все связанные с ним аспекты, включая исторические, договорно-правовые, географические и иные моменты. Это исключительно серьезное и важное дело, не допускающее какой-либо легковесности. Поэтому ни о каком преуменьшении сути проблемы, о котором пишет проф. Хакамада, речи здесь не идет. Кстати, подобным же образом оценивала суть данной проблемы и японская сторона. В 1998 году, то есть через пять лет после подписания Токийской декларации, стороны подписали Московскую декларацию, в которой в качестве шага к подписанию мирного договора говорилось о создании специальной подкомиссии по пограничному размежеванию. Тезис о необходимости «ускорить работу комиссии по пограничному размежеванию» содержался и в документах по итогам встречи президента Владимира Путина и японского премьер-министра Ёсиро Мори в 2000 году. Хотелось бы обратить особое внимание на то, что стороны ни разу не использовали в официальных документах понятий «территориальный спор», «территориальный конфликт» и даже «спорные территории». Кстати, именно демаркации границы (то есть пограничного размежевания) касались и озвученные в Каване предложения Японии, направленные на решение данного спора. И это не случайно. Одно дело — вести переговоры (или не вести их) по территориальному спору, в которых имплицитно предполагается конфликтность, а в случае если решить спор не удастся — считаться с потенциалом взаимной враждебности и даже прямой конфронтации, который может самым негативным образом сказаться на двусторонних отношениях. И другое дело — взаимодействовать с партнером по общему делу — проведению демаркации, то есть линии прохождения границы. Здесь уже простор для конфликта не столь очевиден, преобладает деловая атмосфера, а отсутствие прогресса на переговорах не наносит отношениям непоправимого ущерба. Стоит обратить особое внимание на то, что речь идет об одном и том же вопросе, который можно по-разному позиционировать. Говоря проще, вопрос лишь в том, наполовину полон стакан или наполовину пуст. Применительно к сложившейся в российско-японских отношениях ситуации вокруг проблемы мирного договора я, как и проф. Хакамада, остаюсь реалистом и не питаю никаких иллюзий относительно радужных перспектив ее скорого решения. Однако как выходить из создавшейся ситуации, если взаимоприемлемого выхода, устраивающего обе стороны, не просматривается? Можно идти по пути взаимных нападок и наращивания градуса напряженности, рассматривая противоположную сторону как своего непримиримого противника. А можно попытаться сохранить конструктивные отношения, исходя из понимания того, что нам нужно не только сосуществовать в качестве соседей, но и налаживать взаимное сотрудничество. Очевидно, что перспективы более или менее взаимоприемлемого решения более реальны для второго варианта, так как с партнером по сотрудничеству легче договориться. Урегулировала же Россия спорные вопросы с Китаем, заключив с ним договор о дружбе и добрососедстве и решая эти вопросы именно в рамках работы по территориальному размежеванию. В этой связи стоит вернуться к вопросу о Токийской декларации, на которой заостряет внимание проф. Хакамада. Россия действительно исходит из постулата о том, что переход Курильских островов под ее суверенитет является одним из итогов Второй мировой войны, которые не подлежат пересмотру. Что же касается признания проблемы принадлежности островов, оно означает не более чем просто готовность России вести с Японией переговоры о линии прохождения границы, согласившись с тем, что проведение этой линии будет затрагивать судьбу каких-то из перечисленных островов. Однако варианты могут быть самыми разными. Стороны теоретически могут договориться и о том, чтобы провести эту линию так, что все острова перейдут Японии, и так, что все они останутся за Россией, или найти какой-то третий вариант. А могут ни о чем не договориться вообще. Сам факт признания нерешенности данной проблемы обеими сторонами поэтому ничего в практическом плане не означает и никаких последствий иметь не может. А ведь главный вопрос заключается в том, что с этой проблемой делать в будущем. Можно попытаться решить ее, двигаясь по наименее конфронтационному пути — например, с помощью тех же переговоров по территориальному размежеванию, даже если этот процесс долгий, неблагодарный и непредсказуемый. Можно попытаться заключить некое джентльменское соглашение, заморозив данный вопрос на определенный или неопределенный срок, и сосредоточиться на позитиве в других сферах двусторонних связей. А можно сделать из этой проблемы источник постоянных раздоров, отравляющих атмосферу двусторонних отношений и подрывающих любые попытки перевести их в конструктивное русло. Источник: Московский Центр Карнеги, 07 мая 2015 |