В издательстве «АИРО-ХХI» вышла коллективная монография «Современное российское японоведение: оглядываясь на путь длиною в четверть века» под редакцией заведующего кафедрой востоковедения Дмитрия Стрельцова. Редактор издания рассказал «Экспертам МГИМО» о состоянии отечественного японоведения сегодня.

- Главная для японоведов, как и для представителей других востоковедных специальностей, проблема заключалась в падении общественной значимости труда гуманитария, происходившем параллельно с нарастающей коммерциализацией научной деятельности и интеллектуальной сферы в целом.

Гуманитарные специальности стали финансироваться по остаточному принципу, не войдя в перечень приоритетных отраслей знания. В глазах многих власть предержащих гуманитарные науки вообще не относятся к академическому знанию - это скорее часть институционального оформления идеологических задач, стоящих перед государством. При таком подходе высокая профессиональная компетенция и экспертное мнение, основанное на глубоком знании предмета, не попадают под категорию общественной ценности. Скорее, главным стало умение подстроиться под политическую конъюнктуру. На этом фоне к ученым-гуманитариям стали относиться с легким сочувствием - как к маргиналам, которые не смогли найти себе более достойного места в жизни.

Согласно одному из распространенных стереотипов, ученые-гуманитарии должны переходить на самоокупаемость-либо с помощью публикаций для широкой публики (т. е. массовой литературы с соответствующим научным уровнем), либо путем создания идеологического продукта, обслуживающего практические потребности общества. О распространенности этого подхода свидетельствует тот факт, что, например, при подаче гуманитарием заявки на государственный грант одним из главных критериев ценности исследовательского проекта стал считаться вывод о том, что ожидаемые результаты исследования могут быть использованы для научного решения конкретных социально-экономических проблем. Трудно понять, как при таком подходе могут финансироваться исследования в области древней истории или структурной лингвистики.

Снижению общественного признания труда ученых-гуманитариев способствовали скандалы с плагиатом в кандидатских и докторских диссертациях. Всплывшие факты массового присуждения ученых степеней лицам, заказавшим написание диссертационной работы за деньги, ударили по престижу всех состоявшихся ученых-гуманитариев, включая тех, кому степень далась, что называется, потом и кровью.

В особо тяжелую ситуацию среди гуманитарных специальностей попали науки востоковедные. Фактически они оказались в положении падчерицы. Наибольшую проблему представляло то, что востоковедение имеет междисциплинарный характер - в силу сложившейся структуры управления наукой это не позволяло причислить данную сферу к одной из имеющихся научных специальностей. Бал в гуманитарных науках стали править представители «классических» гуманитарных дисциплин - политологии, экономики, истории и т. д., где предметное поле имеет относительно более четкие границы.

К тому же реформа системы финансирования науки была направлена на приоритетное обеспечение ученых, имеющих высокий индекс цитируемости, который можно обрести в основном за счет общетеоретических работ в одной из подобных дисциплин. Узкопрофильные востоковедные исследования, зачастую не имеющие четкой привязки к определенной отрасли знания, оказывались в этом смысле в невыигрышном положении. Не имея целевого финансирования, крупные талантливые востоковеды вынуждены были уходить из «странового поля» на более хлебную ниву теории и редко возвращались обратно. В результате при видимом избытке кадров даже в гуманитарной науке стал остро ощущаться дефицит специалистов в конкретных отраслях востоковедения, даже имеющих большую практическую значимость - например, по финансовым рынкам Японии или по проблемам административного управления этой страны.

Отсутствие финансирования отправило в нокаут все немногочисленные японоведческие центры, сотрудники которых вынуждены либо были уволиться и уйти из науки, чтобы найти себе более надежный источник пропитания, либо уехать за границу (чаще всего в Японию) работать в каком-нибудь университете. В результате из японоведения были «вычищены» все относительно молодые и перспективные сотрудники. При этом произошло существенное повышение среднего возраста - на исследованиях Японии обеспечивать даже свою жизнь (не говоря уже о том, чтобы кормить семью) оказалось невозможным.

С уходом из науки наиболее работоспособного и энергичного среднего возраста была утрачена преемственность с советской школой японоведения. Работать в новых условиях, пытаясь сохранить традиции старой школы, нужно было практически на голом энтузиазме горстки оставшихся в науке японоведов, в массе своей далеко немолодых.

- Но японоведение ведь продолжало развиваться даже несмотря на эти сложности?

- Конечно. Более того, в японоведении появилось больше образовательных возможностей. К классическим учебно-научным центрам - на базе Института стран Азии и Африки при МГУ им. М. В. Ломоносова, МГИМО-Университета, Санкт-Петербургского государственного университета и Дальневосточного федерального университета - прибавились Российский государственный гуманитарный университет, Высшая школа экономики и целый ряд вузов в Москве, Казани, Новосибирске, Хабаровске, Иркутске и других городах.

Однако оборотная сторона заключалась в коммерциализации и прагматизации подхода к востоковедной подготовке. Обучение специалистов по профильным специальностям стали ориентировать преимущественно на техническое обслуживание административной сферы, в котором глубокие страноведческие знания и экспертно-аналитические способности оказались попросту не нужны. Готовить стали в первую очередь переводчиков для региональных и федеральных государственных органов власти, МИДа, военных структур, средств массовой информации и бизнеса, поэтому упор стал делаться на изучение языка. Такой однобокий подход привел к снижению значимости широкой страноведческой и регионоведческой подготовки, предполагающей глубокое знание истории, культуры, религии, традиций и национального менталитета страны - то есть всего того, что лежит в основе классического востоковедного образования.

Указанные тенденции больно ударили по востоковедным кадрам, которые столкнулись с острым дефицитом востребованности. Если наработки, которым отдаются годы жизни, не находят применения и не получают признания в виде достойной зарплаты и высокого общественного статуса, человек быстро начинает чувствовать собственную ущербность, которая в лучшем случае приводит к отъезду за границу, где можно продолжить заниматься любимым делом, а в худшем - к уходу из профессии.

- Есть ли какие-то особенности в развитии отдельных сфер японоведческой науки, или же кризис коснулся их в равной степени?

- Трудно выделить какие-то области японоведения, которые получили в новых условиях «зеленый свет». Конечно, кризисные явления ударили и по классическому японоведению, и по исследованиям современной Японии, являющимся частью общественных дисциплин.

Являясь специалистом по современной Японии, должен отметить, что одна из основных проблем заключалась в падении востребованности экспертного потенциала научного сообщества в деле решения практических задач, стоящих перед нашей страной в развитии отношений с Японией (да и с другими странами). В отличие от советского периода, целевые научные разработки по заданию министерств и ведомств перестали получать бюджетное финансирование. Ученых почти перестали включать в советы и комиссии, к выводам которых прислушивалось бы высшее политическое руководство, не говоря уж о правительственных делегациях, занимающихся практическими вопросами двусторонних отношений. Можно пересчитать по пальцам случаи, когда на ведущие дипломатические посты назначали крупных ученых-страновиков, как это принято, например, в США, где послом в страну нередко назначается университетский профессор.

В результате по сравнению с периодом СССР сфера участия академических и иных исследовательских организаций в процессе выработки внешнеполитического курса существенно сократилась. По вопросам двусторонних политических отношений с Японией выступления российских специалистов в СМИ носят эпизодический характер, а крупные научные разработки, направленные на поиск путей решения назревших политических и экономических проблем этих отношений, фактически положены под сукно.

- Есть ли какие-то специфические моменты в восприятии Японии российским общественным мнением? Является ли это позитивным, или, наоборот, негативным фактором для развития отечественного японоведения?

- В России традиционно уважают и любят Японию, проявляют интерес к ее истории, культуре, искусству, восхищаясь качеством японской продукции. Отношение россиян к Японии, вероятно, лучше - во всяком случае, не хуже - чем к любой другой стране афро-азиатского мира, и это способствует развитию японоведения, создавая положительный общественный климат для разворачивания научных исследований.

Но есть и другая сторона дела, заключающаяся в негативной политической оценке Японии, точнее, того положения, которая она занимает в мировой системе координат, а также значения двусторонних отношений для российских национальных интересов. Здесь ситуация не столь благостная: в глазах большинства Япония есть страна, в лучшем случае не имеющая собственной внешней политики, в худшем - являющаяся сателлитом США и геополитическим противником России. На это накладывается хорошо известная территориальная проблема, точнее, с каждым годом активизирующиеся претензии Японии на Южные Курилы. Российское общественное мнение в этой связи относится к Японии все более настороженно, а все, что связано с этой страной, все чаще воспринимается через призму проблемы пресловутых «северных территорий». Ситуацию осложняет и усиливающееся противостояние России и стран Запада, в котором Япония находится по противоположную сторону баррикад.

На этом фоне исследователей современной Японии, открыто заявляющих о своем добром отношении к этой стране, многие стали считать в лучшем случае настроенными «недостаточно патриотично». Масла в огонь добавляет отрицательное отношение к ученым, получающим исследовательские гранты от японского правительства - некоторые стали приравнивать их к «предателям родины», «распродающим национальные территории».

Политические проблемы во взаимоотношениях наших стран сильно сказываются на ситуации в российском японоведении, особенно на тех исследователях, которые занимаются проблемами современной Японии. В российском обществе угас интерес к японской политической сфере, экономическим и социальным проблемам.

Тем не менее, в японоведческом сообществе остались подлинные энтузиасты, настоящие профессионалы, фанатики своего дела. Динамично развиваются практически все отрасли японоведения - история и филология, культуроведение и религиоведение, политология и право, экономика и менеджмент, социология и география. Свидетельством тому - большой объем публикаций о Японии, высокое их качество, признание со стороны коллег по востоковедческому цеху. Большой оптимизм внушает и то, что в японоведение все активнее приходит молодежь.

- В чем особенность этой книги?

- В России практически не издавалось комплексных исследований состояния дел в отдельных областях востоковедной науки - будь то японоведение, китаеведение или индология. В монографии показаны основные этапы изучения японского языка, искусства и классической литературы Японии, а также переводов японского языка; в книге представлены основные научные и образовательные японоведческие центры современной России. Особенностью книги также является то, что в ней содержится анализ отдельных отраслей современного российского японоведения, таких как преподавание японского языка, исследования культуры, истории, синто, внутренней и внешней политики, экономики и менеджмента, а также географии Японии. Надеюсь, данная книга станет в этом смысле своего рода моделью для наших коллег по востоковедческому цеху.

Беседовал Андрей ЗАВАДСКИЙ, Центр интернет-политики

Источник: МГИМО-Университет, 19.01.2016